Шахтерская революция – 89

"Сначала мы боялись, что власти прикажут стрелять"

В 1989 г. народ вышел на улицы из-за пустых полок магазинов — в тот период был дефицит всего и вся. Зампредседателя Независимого профсоюза горняков Украины (НПГУ) Анатолий Акимочкин вспоминает, что первая региональная забастовка прошла в Макеевке, на шахте "Ясиновская-Глубокая". "А дальше — больше: из других шахт на площади начало выходить большое количество людей, все в черно-угольной пыли. Люди требовали улучшить их ситуацию: да, зарплата была высокая, но человек ничего не мог на нее купить. В стране был тотальный дефицит товаров, нехватка всего, не было элементарного — порошка, мыла", — рассказывает Акимочкин.

Тогда и выдвинулись неформальные лидеры, которые повели людей за собой. "Я в стачком случайно попал, у меня был выходной, когда наша шахта Октябрьская забастовала, — рассказывает один из известных шахтерских вожаков, председатель Донецкого независимого профсоюза горняков Украины Михаил Крылов. — Приехали на шахту с товарищами — а там уже выбирают стачком. Говорят, давайте свои фамилии, я отказывался долго. Честно говоря, при виде директора у всех тряслись поджилки, у меня в том числе. Простым проходчиком работал. А тут пришлось идти на открытый конфликт".

Простым проходчиком на шахте "Заперевальной" был и Николай Волынко, ныне председатель Независимого профсоюза горняков Донбасса (НПГД) "Наше шахтоуправление пришло самое первое к обкому партии. Тогда это было ого-го! — говорит он. — В августе 1989 года меня делегировали от шахты в Донецкий стачком, а в ноябре я стал одним из его сопредседателей".

Председатель НПГУ Михаил Волынец работал в тот период по профсоюзной линии. "Наша шахта им. Стаханова была самой революционной, — вспоминает Волынец. — Тут были приезжие со всего Союза, меньше подчинялись традициям, местным чиновникам, и люди выступили активно. У нас в Красноармейске митинги были на улицах, весь город выходил. Звенел воздух, вибрация в воздухе ощущалась. У шахтеров такое влияние было — любой чиновник, любой руководитель, если его шахтеры звали на трибуну — бегом бежал, насмерть боялся. Сначала мы боялись, что нас начнут подавлять, власти прикажут стрелять, но этот страх быстро прошел. Надо отдать должное Горбачеву — с пониманием отнесся, иначе кровь пролилась бы".

БИЛИ ОНИ. Власть горняков в годы стачек была настолько велика, что их лидеры могли напрямую обратиться в Москву, добиться аудиенции первых лиц страны. Михаил Крылов рассказывает, что в дни первых забастовок к нему обратился шахтер с просьбой — у дочери лейкемия, нужно было 200 тыс. долларов для операции за границей. "Валюту тогда нельзя нигде было купить, так ребята послали меня к Горбачеву. Тогда по телевизору показывали, что он за какую-ту книгу получил как раз 200 тысяч долларов. Мы тогда собрали рубли и я с кульком рублей поехал в Москву менять их на доллары у Горбачева. Встретились, я ему семь раз задавал вопрос — может ли он помочь с обменом долларов, а он мне семь раз отвечал, что правительство валютой не торгует. Я говорю — прошу не у правительства, а у вас — вы получили гонорар. Он мне так и не ответил. Но знаете, после этого разговора правительство СССР поменяло нам эти рубли то ли по 60 копеек за доллар, то ли чуть больше, я уже точно не помню. Получилось около 200 тысяч долларов. Меня потом ребята с поезда встречали, спрашивают: "А где чемодан с долларами?" Я ведь обратно с обычной платежкой приехал, мы не понимали, что такое деньги. Так мы даже троих детей отправили за границу: одному удалось помочь, а двоим, к сожалению, нет", — вспоминает Михаил Алексеевич.

БИЛИ ИХ. После распада Союза, который болезненно ударил по Донбассу, забастовочная волна продолжалась. Крупнейшая стачка началась в мае 1993 года. Она потрясла основы украинского государства. На ней звучали не только экономические, но и политические требования — восстановить отношения с Россией и дать Донбассу широкую автономию. Киев смог замирить регион, лишь пригласив в правительство представителей Донбасса. В частности, Ефим Звягильский стал первым вице-премьером, а потом, после отставки премьера Леонида Кучмы — и.о. премьера.

Но затем Кучма победил на выборах и стал президентом. В правительство вошел Павел Лазаренко. В отличие от Горбачева и Кравчука, днепропетровцы Кучма и Лазаренко не были настроены идти на компромиссы с шахтерами. Когда в 1996 году доведенные до отчаяния многомесячными невыплатами зарплат горняки во главе с Михаилом Крыловым сели на рельсы (остановив движение по железной дороге), власть жестко подавила выступления. Крылова бросили за решетку, а сам стачком решением арбитражного суда Донецкой области был распущен (шахтерам, правда, часть долгов таки вернули). И только под давлением общественности Михаилу Алексеевичу вернули свободу. "Сорок дней держали в Харьковском СИЗО, — рассказывает он. — Многих людей, которые казались соратниками, это очень сильно напугало: люди попрятались". Тогда Крылов рассказывал, что долги искусственно накапливало правительство Лазаренко, чтобы спровоцировать шахтеров на радикальные действия и, под шумок, сменить руководство Донецкой области (тогда действительно в отставку был отправлен губернатор Владимир Щербань).

С тех пор забастовочная активность пошла на убыль. В 1998 году новоиспеченный оппозиционер Павел Лазаренко попытался через НПГУ организовать забастовку против Кучмы, но она не была поддержана большинством шахт Донбасса. А уже с конца 1999 года экономика пошла в гору. Люди стали получать зарплату и напряженность в регионе начала спадать.

"Не было Разговора, чтобы союз развалить"

Акции протеста горняков стали одним из катализаторов распада СССР. Но вожаки говорят, что его не хотели и даже не могли предположить, что это станет следствием их действий. Но для одних факт развала страны стал закономерностью, для других — шоком.

"Кто радуется развалу Союза, тот не имеет ума, тот не имеет сердца. Разговора на эту тему у нас тогда не было вообще, мы были против тех людей, которые были у власти, а не против страны", — говорит Михаил Крылов.

Разрушение страны стало трагедией для одного из ярких лидеров первых шахтерских стачек Юрия Болдырева: "Я привык считать, что живу в великой стране. Я был советским человеком, воспитанным на советской культуре. Но были люди, которые своей целью ставили дезинтеграцию страны со всеми последствиями. Я слышал выражение "пора сбросить рюкзак", это означало — избавиться от национальных республик. Думаю, что именно таким человеком был Горбачев".

А вот Волынец утверждает, что все равно бы повел за собой людей, даже если бы знал, что распадется Союз, а потом закроются десятки шахт. "После тех событий общество приобрело демократические черты, люди стали чувствовать себя более свободно", — уверен он.

Для Юрия Болдырева вопрос правильности тогдашних его поступков — гипотетический. "Если бы мне кто-то сказал, что в результате моих действий развалится Советский Союз — я бы ему не поверил. Мы не были достаточно образованны и дальновидны, чтобы видеть такие перспективы".

ЗАКАЗ? После первых же шахтерских забастовок стало ясно — власть людей не тронет. "Если дать понять обществу, что не будут стрелять — в обществе возникнет соответствующее движение", — говорит Юрий Болдырев. Шахтерские лидеры не исключают, что недовольство людей специально подстегивали. Анатолий Акимочкин: "Я помню, Горбачев говорил — вы давайте их снизу, а мы — сверху. Он имел в виду какую-то прослойку партийную. Сегодня эти архивы еще не раскрыты, но когда раскроют — тогда все увидим. Тогда поразило очень — как­-то все это организованно пошло, моментально, как по веренице. Знаете, как домино строится — все легло сразу".

Юрий Болдырев приводит конкретные факты: "В ночь с 20 на 21 июля 1989 года при замене третьей смены шахтеров на четвертую возле здания облсовета возникла сложная ситуация. Среди прибывших оказалось много людей в возрасте, которые стали агитировать разъехаться по шахтам. Это было опасно, так как по отдельности шахты могли выйти из забастовки. И тут я увидел, как на площади перед обкомом два мужика начали "заводить" шахтеров. Причем сами они были явно не шахтеры. Они стояли друг напротив друга и перебрасывались фразами между собой, и вокруг них сразу образовался кружок из людей, которые следили за этим диалогом, а диалог разжигал желание продолжить забастовку. Они не касались шахтерской тематики, но то, как они заводили шахтеров на теме нелюбви к "начальству", не оставляло сомнений, что это московские кагэбэшники — и московский акцент, и аккуратность в словах. Кстати, перед этим шахтеры в Кузбассе подписали с членом Политбюро Слюньковым очень выгодный для Кузбасса протокол и, думаю, наш обком КПСС тоже хотел, чтобы мы для Донбасса что-­то вырвали у Москвы".

Михаил Крылов считает, что все акции протеста все­-таки больше рождались из жизни. При этом его не раз вызывали к себе высокопоставленные лица с предложением "посотрудничать". "У меня доходило до того, что я обещал этих лиц выкинуть в окошко", — вспоминает Крылов.

"Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков"

Судьбы бывших шахтерских вожаков сложились по-разному. Кто-то, как Юрий Болдырев, побывав депутатом парламента от Партии Регионов, сегодня на пенсии.

Кто-то, как Михаил Крылов, до сих пор работает простым проходчиком. "Официально я в отпуске, — делится Крылов. — Скопилось за много лет на родной шахте, вот отгуливаю". Он говорит, что сейчас шахтерское движение не имеет той силы, как раньше: "У нас в Донецке всегда была цель, чтобы мы как-то влияли на политиков. Чтобы заставить их решать проблемы не большого бизнеса, а того раба, который ковыряется под землей. Но сейчас, к сожалению, все наоборот".

Николай Волынко полностью занят профдеятельностью, выбивает у правительства зарплаты шахтерам, но считает, что горняки должны понять, что профсоюз — это не благотворительная организация, а структура, которая объединяет всех вместе рабочих против системы. Михаил Волынец живет в Киеве, руководит НПГУ и является депутатом ВР от Блока Юлии Тимошенко.

Вожаки шахтерской революции сегодня говорят, что шахтеров уже не уважают. "К сожалению, в шахтерской среде многие не понимают, кто такой шахтер и что он из себя представляет. Ушли шахтерские династии. Сейчас пришла совсем другая категория людей. Как пел Высоцкий, "настоящих буйных мало, вот и нету вожаков", — сетует Анатолий Акимочкин. Михаил Крылов считает, что для любых акций ситуация в обществе должна созреть. "Сейчас такой ситуации нет, — говорит он. — Сейчас люди живут, чтобы не было хуже, и они боятся сами за себя постоять. Очень хреновая ситуация, но она такая, какая есть. И сейчас кого-то тянуть, вывозить — это играть на политиков, которые дают деньги на акции".